– Скажу, что она довольно-таки красива – и лицом, и фигурой. В такую легко влюбиться, но тяжело забыть. Но я вижу красоту ее внешнего мира и ничего не могу сказать о красоте мира внутреннего. Если он так же красив, как и внешний, то… – Йорис улыбнулся, – …я советовал бы тебе познать его. Возможно, он понравится тебе настолько, что ты не захочешь променять его ни на один другой. Как я некогда.
– Йорис, вы думаете, у путаны может быть красивым внутренний мир? У женщины, продающей свое тело за деньги? У порочной женщины?
– Конечно, Эрик. Красота внутреннего мира женщины не зависит от того, как она зарабатывает на жизнь. Ты мыслишь общественными предрассудками, мой друг, поэтому для тебя люди делятся на хороших и плохих. Если человек занимается чем-то, что осуждается обществом, значит, он плохой. Если его деятельность соответствует общественным нормам морали, он праведник и обязательно попадет в рай, – Йорис рассмеялся. – Брось, мой друг. Если ты будешь жить чужими ценностями, тебе не суждено узнать о собственных, истинных лично для тебя. Порочность человеческой натуры – не более чем один из критериев, принятых в обществе для деления людей на хороших и плохих. Человек, который занимается сексом за деньги, считается порочным. Тот же, кто это делает только ради удовольствия – не вызывает у общественности каких-либо серьезных нареканий, при условии, что это не афишируется и не пропагандируется. Почему так? Почему быть писателем или ученым хорошо, а быть проституткой или даже вот стриптизером – плохо? Неужели только из-за того, что деятельность связана с сексом? Но ведь это глупо. Глупо осуждать то, что является неотъемлемой частью человеческой жизни. И, тем не менее, секс, несмотря на то, что им занимается каждый, и более того, он причина нашего, человеческого появления на этой планете, негласно, а когда и гласно обществом осуждается. Когда-то я также полагал, что секс – это что-то пагубное, порочное и даже мерзкое, и, тем не менее, продолжал им заниматься. Возможно, потому, что не знал о том, что секс может быть чем-то большим, чем банальным спариванием идущих на поводу у своей похоти самца и самки. В действительности, он и есть нечто большее, но люди не знают об этом, так как большей частью движимы животными инстинктами.
– Никогда не думал, что секс – это больше, чем сунул-высунул и доволен, – Эрик хмыкнул.
– Это действительно больше, чем сунул-высунул, – печальная улыбка появилась на лице старика. – По крайней мере, для человеческих существ, коими мы с тобой являемся… Ладно. Об этом мы поговорим с тобой как-то в другой раз, сейчас же, давай сделаем то, для чего мы сюда пришли. Как зовут твою подругу? – Йорис кивнул на девушку, продолжавшую листать журнал.
– Не знаю, – Эрик пожал плечами. – Вы думаете, я интересуюсь именами путан, с которыми сплю? Нет. У меня как-то не возникает желания знакомиться с ними ближе, водить в рестораны или строить отношения. Поэтому не вижу смысла спрашивать их имена. Встретились, перепихнулись, расстались. Ни имен, ни телефонных номеров. Никаких обязательств, никаких условий. Правда, с этой… – Эрик кивнул на окно… – одним разом не ограничилось. Раза два к ней захаживал. Но толком никогда даже не разговаривали. Только «привет», «как дела?». Так проще жить, – Эрик осклабился. – Для меня.
Старик кивнул. Откуда ни возьмись налетел холодный ветер, дернул за полы пальто, потрепал штанину, взъерошил волосы на голове. Вверху зарокотало. Старик запрокинул голову. По небу ползла серая, откормленная точно на убой туча.
– И снова дождь, – пробормотал Йорис, повернул голову к Эрику и сказал:
– Что ж. Тогда пошли познакомимся. Быть может, услугами этой девушки тебе придется воспользоваться неоднократно.
Сопровождаемые гулкими раскатами грома, они направились к витрине, где, словно выставленная на продажу, сидела белокурая девушка и листала журнал.
Йорис сидел, притаившись серой мышкой на стуле в углу небольшой комнаты, в доме на одной из улиц в районе Красных фонарей, и наблюдал за тем, что происходило на кровати в нескольких метрах от него. В комнате царил полумрак. Занавешенные шторами окна не пропускали дневной свет, и лишь маленький ночник, горевший на стене над кроватью, не позволял тьме стать здесь полноправной хозяйкой.
Комната была небольшой, но уютной. Напротив старика подпирала белую как снег стену деревянная кровать – широкая, низкая, со спинкой, выполненной в виде арки и изрезанной узорами. Рядом, со стороны окна, стояла тумбочка, на которой старик заметил пустую цветочную вазу. По левую сторону от Йориса прислонился к стене журнальный столик. Парочка стульев, одно из которых занимал старик, и высокий платяной шкаф стояли тут же, на расстоянии не далее двух метров от него. Интерьер комнаты был выполнен в красном цвете: красные плотные шторы на окнах, красные сидушки у стульев, красные подушки на кровати, и даже напольные вазы, что стояли у окна, краснели ручками и горлышком. В комнате, как и в квартире в целом, было не только уютно, но и чисто. Ни бумажки на полу, ни видимой глазу пылинки. И только сладкий аромат иланг-иланга разносился по квартире.
Йорис почесал переносицу, почувствовав желание чихнуть. Не издавая лишнего шума, он отодвинул подсвечник, с горевшей свечой, в сторону, в дальний конец стола, откинулся на спинку стула и устремил взгляд на кровать. Легкая полуулыбка играла на его устах. То, что происходило в эти минуты между Эриком и Мелани, девушкой с витрины, в действительности представляло для него мало интереса. Он знал, как все начнется, знал, чем закончится. По-другому и быть не могло, ибо сексуальные мотивы человека, эгоистичного по своей природе существа, для него были очевидны – получить личное удовлетворение от секса. И те жалкие альтруистические попытки, которые предпринимает один партнер в отношении другого, не более чем желание угодить ему, желание скрыть эгоизм под маской альтруизма, делая это не более как под давлением общества, стремящегося привить человеку хоть некоторое понимание альтруизма.